Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

— Поверь, — юноша смотрел на флаги, что развевались над крышами зданий. "Мы живем в свободной стране, Мирьям, в Соединенных Штатах Америки".

— И с твердой уверенностью в покровительстве Божественного Провидения мы клянемся друг другу поддерживать настоящую Декларацию своей жизнью, своим состоянием и своей незапятнанной честью, — закончил чтец. Толпа на площади восторженно загудела. Солдаты милиции подняли ружья. Дэниел улыбнулся: "Сейчас все стрелять будут, и вон, — он указал на костры, — бочки с вином выкатят".

— Я бы осталась, — весело сказала Мирьям. "Все-таки не каждый день такое бывает. Можно, Хаим?"

Старший брат усмехнулся: "Дэниел тут, так, что я спокоен. А мы с Меиром пораньше ляжем, да? — он подтолкнул юношу. Тот, зевнув, согласился: "Я прошлую ночь в конюшне провел, хочется устроиться в кровати, наконец-то".

Дэниел посмотрел на тонкий профиль девушки: "Вот сейчас все и скажу. Хватит, надоело. И будь что будет".

Мирьям проводила глазами братьев. Подняв бровь, заслышав звуки скрипки, девушка сказала: "Я бы еще и потанцевала, лейтенант, если вы согласны, конечно".

— Не бывает такого счастья, — вздохнул Дэниел и вслух ответил: "К вашим услугам, мисс Горовиц".

Уже потом, когда они остановились на склоне реки, Мирьям рассмеялась: "Даже сюда музыка доносится. Интересно, наверное, когда-нибудь этот день станет праздником".

— Непременно станет, — Дэниел снял свой темно-синий офицерский сюртук и набросил ей на плечи: "Держи, у воды все-таки прохладно".

Над верхушками деревьев догорала багровая полоса заката.

Мирьям чуть вздрогнула: "Спасибо. Мне эта строчка очень понравилась, — она помедлила: "Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью". Очень правильно, — добавила она и повернулась: "Ты что смеешься?"

— Да так, — юноша ухмыльнулся, — я же тогда только приехал. У меня были пакеты от генерала Вашингтона к Конгрессу. Захожу в комнату, они там спорят, Адамс поворачивается и говорит: "А, мой бывший клерк! Ну-ка, скажите, Вулф, чего вам в жизни хочется?".

— А ты? — она все стояла, глядя в его сине-зеленые, красивые глаза.

— Ну, я и сказал, — Дэниел помолчал, — свободы и счастья, мистер Адамс. Правда, свобода у меня уже есть…, - он не закончил. Мирьям тихо спросила: "А счастье?"

— А счастье, — он вдохнул и решительно закончил: "А счастье, Мирьям, — это когда ты рядом со мной. Вот как сейчас".

Ее губы были мягкими, нежными. Девушка, прижавшись к нему, задыхаясь, помотала головой: "Нет, нет, Дэниел, я не могу…, не сразу. Когда будет мир, тогда…, - юноша взял ее лицо в ладони: "Конечно. И никак иначе. Тогда мы что-нибудь придумаем, Мирьям".

— Как хорошо, — сказала она себе, опускаясь с ним на поросший мягкой травой берег, — как спокойно.

Дэниел обнял ее и тихо попросил: "Можно? Я три года об этом мечтал, Мирьям. Поцелуй меня…"

Девушка устроилась рядом с ним, под сюртуком. Приподняв голову с его плеча, она весело спросила: "Вот так и спят в палатке, да?"

— Примерно, — проворчал Дэниел. "Только там нет таких красивых девушек". Он закрыл глаза, и, сжав руку в кулак, услышал у самого уха смешок: "Давай я тебе помогу, я все-таки почти акушерка, знаю анатомию. Немного".

Дэниел нашел ее губы и, не отрываясь от них, шепнул: "Тогда уж и я тоже, — не лежать же мне просто так!"

Мирьям сладко, нежно застонала, почувствовав его пальцы: "Господи, как хорошо, как хорошо!"

— Счастье, — подумал Дэниел, удерживая ее в своих объятьях, целуя каштановые волосы. "Вот оно, так близко, никого, никого мне не надо, кроме нее".

Они держались за руки. Дэниел, глядя на крупные, летние звезды, наконец, сказал: "Если мы будем живы, мы поженимся. Как-нибудь".

— Если будем живы, — повторила Мирьям. Она замолчала, поежившись под зябким, северным ветерком.

Часть четвертая

Новая Англия, лето 1776 года

— Шах, — сказал Теодор де Лу, двигая белого короля. Окна кабинета были распахнуты, из сада доносился теплый, томный ветер, чуть шуршали шелковые гардины. На мраморном камине стоял пышный букет роз.

— И мат, — добавил он, подняв длинные пальцы с зажатой в них фигурой, оглядывая шахматную доску — черного дерева и слоновой кости. Теодор опустил короля на место. Разлив вино по серебряным бокалам, он погладил каштановую, с чуть заметной сединой, красивую бороду: "Я выхожу из нашего предприятия, Дэвид".

Плантатор закашлялся. Осушив бокал, подняв хмурые, карие глаза, плантатор спросил: "Это как?".

— Просто, — мужчина усмехнулся и откинулся на спинку резного, дубового кресла. "Декларация Независимости оглашена, патриоты будут формировать правительство, писать конституцию, принимать законы…, Я не хочу неприятностей, Дэвид, у меня дочь растет, — Теодор кивнул в сад, откуда доносился веселый голос: "Теннис, Мэтью, — это очень простая игра, достаточно только начать. Держи ракетку!".

— Так вот, — Теодор поднялся и, сбил пылинку с рукава темно-серого, отлично скроенного сюртука, — когда в стране безвластие — можно заниматься контрабандой, Дэвид, что мы с вами успешно и проделывали последние годы. Но с законной властью я ссориться не хочу и не буду.

— Это же патриоты, — выплюнул мужчина, — они бандиты, и более ничего. Британские войска их скоро разгромят. Вы сами видели…

— Я сам видел, — сухо сказал Теодор, — как британцы эвакуировались из Бостона. Думаю, в скором времени они покинут колонии — навсегда. Так что — мужчина коротко, одними губами, улыбнулся, — те деньги, которые я вкладывал в патриотов — вернутся мне сторицей, Дэвид.

— Ну как хотите…, - пробормотал плантатор, — в конце концов, я и один могу этим заниматься, каналы поставок налажены.

Теодор присел на ручку кресла и ласково посмотрел на Дэвида. Тот почесал короткую, черную, с проседью бороду, и, сдерживаясь, спросил: "Что?"

— Да ничего, — Теодор полюбовался алмазным перстнем на руке. "Я же не могу запретить вам совать голову в петлю, дорогой бывший партнер. Занимайтесь на здоровье, только верните мне деньги".

— Какие еще деньги? — Дэвид потянулся за трубкой и пробурчал: "Я у окна постою".

Теодор снял с цепочки от часов ключ. Отперев ящик стола, достав конверт, он взвесил его на руке: "Тут два десятка расписок, Дэвид, заверенных в конторе мистера Адамса, с нашими печатями. Вот об этих деньгах я и говорю, вы мне задолжали, — Теодор прищурился, — уже тысяч за десять. Сумма не бог весть, какая, но я предпочитаю заканчивать дела, — мужчина поискал слово, — без невыполненных обязательств. До конца недели, будьте любезны, — он спрятал конверт за отворот сюртука. Легко улыбнувшись, Теодор добавил: "Пойду, поиграю с детьми в теннис, отличное времяпровождение. Вам бы я тоже советовал, а то вы в талии раздались".